В Московском театре «Эрмитаж» состоялась необычная премьера – Михаил Левитин поставил «Свадьбу Кречинского» А. В. Сухово-Кобылина. Впрочем, у этого режиссера обычных спектаклей не сыскать: острая форма, эксцентрика, нахождение нешаблонных, порой шокирующих смыслов – вот то поле, которое возделывает Левитин на протяжении всей своей жизни в театре и в литературе. И потому казалось, что первая пьеса Трилогии Сухово-Кобылина не может ничем привлечь его внимания, – слишком традиционна, классична и, по убеждению многих литературоведов, загадочна.

Но Левитин, как всегда, пошел по пути, на который, насколько мне известно, до него никто и никогда не вступал. Главным для режиссера, как представляется, стала сама история создания «Свадьбы Кречинского». Талантливый дилетант, в детстве и отрочестве писавший водевили для домашнего театра, философ по образованию, убежденный гегелианец, пережив гибель своей возлюбленной, в убийстве которой подозревали именно его, Александр Васильевич за одним семейным обедом решил попробовать написать пьесу вместе со своей сестрой, известной писательницей Евгенией Тур и общим их знакомым офицером Сорочинским. После обвинения в убийстве он «покинул московское общество и отряс прах его от ног», потрясенный и глубоко оскорбленный. Дело об убийстве тянулось и тянулось, и тогда Сухово-Кобылин сел за пьесу, в которой сразу написал второе и третье действия.

В данном случае для замысла Михаила Левитина это оказалось принципиальным – никаких иллюзий у зрителей не возникает: с первого же появления Кречинского, темпераментно и очень ярко сыгранного артистом РАМТа Евгением Редько, мы видим перед собой не маскирующегося светского льва, а разбойника с большой дороги, не просто игрока, а шулера с трагическим взглядом, сохранившего остаточные понятия о чести, неспособного на откровенное воровство и от предельного отчаяния поставившего всю свою дальнейшую жизнь «на карту Муромских». И семейство это предстает перед нами без присущей всем предыдущим постановкам идилличности: тетушка Анна Антоновна в исполнении Дарьи Белоусовой просто сошла с ума от своего пребывания в столице, в высшем обществе, как воспринимает она тот круг, куда еще допущен Кречинский. Достаточно услышать, как она произносит слова «навоз», «деревня», чтобы понять, как страстно, жадно пытается она вписаться в этот круг. Лидочка (Алла Черных играет ее томной, изнемогающей от любви девицей, произносящей слово «любовь» тоже по шаблону своего нового круга) словно вообще не замечает, что происходит вокруг нее. Единственный «нормальный» человек – Муромский, выразительно сыгранный Сергеем Олексяком в традициях русского психологического театра и тем самым расставляющий все необходимые акценты в спектакле.

В подобном прочтении пьеса утрачивает свою загадочность – она становится единственно возможным вариантом для такого продолжения, развития событий, как «Дело» и «Смерть Тарелкина», вышедших уже напрямую из той действительности, в которой обвинение с Сухово-Кобылина не снималось, появлялись все новые детали для обвинения, часть общества отвернулась от него, и он, продолжая упорно заниматься философией и своими имениями, изливал в своих пьесах всю желчь, все презрение к обществу, весь протест против запрета своих произведений.

А запретили поначалу и «Свадьбу Кречинского», и артисты, с большим успехом игравшие в ней позже на сценах Малого и Александринского театра, не принимали ее. Может быть, ощущали, что в «фундамент» заложена авантюра, игра гениального дилетанта? А громкому успеху немало поспособствовали и слухи о драматурге-убийце… Как мало отличалось, оказывается то далекое время от нашего нынешнего…

Михаил Левитин, избрав именно такой «ключ» к пьесе, сделал спектакль необыкновенно современный, в котором узнаваемы и внятны абсолютно все персонажи: и камердинер Кречинского Федор, блистательно сыгранный Александром Пожаровым, этакий верный рыцарь своего барина; и Расплюев, в роли которого Константин Тумилович находит пронзительные ноты при том сверхэксцентризме, которого требовал от него режиссер – пластичный, гибкий, словно червь, присмыкающийся перед любой силой, он все же остается человеком. Пусть маленьким и жалким, но – человеком.

Замечательны в этом плане и купец Щебнев (Петр Кудряшов) – на фоне расхристанного Кречинского выглядящий лощенным, ухоженным, совершенно современным представителем «славного братства», и Нелькин (Станислав Сухарев), сладострастно собирающий сплетни по всему городу, чтобы добиться не столько правды и справедливости, сколько Лидочки. Ведь его имение расположено с имением Муромского «борозда к борозде» – зачем же делиться?..

Не скажу, что безоговорочно принимаю все в этой работе – сценография Марии Кривцовой не всегда оказывалась внятной (особенно – мясная туша в третьем акте), порой в игре артистов ощущались явные переборы, но главной и захватывающей осталась мысль Михаила Левитина.

«Была игра…» – знаменитый монолог Расплюева становится своеобразным ключом к происходящему, раскрывая все тайны. Она идет и сегодня, эта игра, куда более жестокая (а, может быть, и нет), куда более изощренная – идет по всей России да и по всему миру, которым заправляют лицемерие, авантюризм, неприкрытый цинизм.

Спектакль Михаила Левитина – это трагический балаган наших дней. Страшный и неистребимый…

Сокращенный вариант этой статьи под названием «Обвиненный в убийстве Сухово-Кобылин написал пьесу на века» — читайте в газете «Трибуна» (pdf)