«Путешествие на Багровый остров» — 16 и 17 декабря премьера на сцене «Новый Арбат, 11»

Билеты, описание, создатели и действующие лица

Михаил Левитин о премьере «Путешествие на Багровый остров»

Если можно инсценировать пьесы, то это скорее именно инсценировка. Пьеса Михаила Булгакова «Багровый остров» подверглась структурным изменениям, эту работу я сделал вместе со своим соавтором Дмитрием Хованским. Во-первых, мы её сократили, — пьеса эта небывало большая и трудно разборчивая, потому что в её основе лежит фельетон. Что такое фельетон на сцене? В 20-е годы было время, когда в театрах охотно ставились фельетонные спектакли, направленные против Европы, против Запада… Но у Булгакова всё было несколько иначе, его фельетон был в первую очередь противоцензурный. В те годы сильнейшая цензура уже была «на подступах» к театрам, нависала над ними.

Но у нас и не об этом. В композицию мы ввели воспоминания Елены Сергеевны Булгаковой о домашних рассказах Михаила Афанасьевича, его импровизациях на тему «Сталин и я» — «Сталин и Булгаков». Это очень смешные рассказы. Вообще отношения Булгакова со Сталиным можно назвать чрезвычайно дружескими. Несмотря на то, что Булгаков знал о том, что происходит в стране. Однако, если говорить о его индивидуальной загнанности, о его особом положении, — так уж получилось, что главное (если не единственное) внимание досталось Булгакову со стороны Сталина. Это поразительно. Сталин уделил ему внимание как зритель, который не менее пятнадцати раз приходил на «Дни Турбиных», много раз был на «Зойкиной квартире». Сталин позвонил ему, помог устроиться на работу — это невероятно! Ни с к каким другим деятелем культуры у Сталина не было таких отношений. Это важная тема.

Зависимость Булгакова от этой любви и внимания я могу сравнить с чем-то собачьим. Он, словно собака, испытавшая только побои, проклятия, плевки, недокорм, — вдруг принял что-то конкретное из рук главного человека в стране. Он принял жизнь. Это осталось в Булгакове навсегда, он был человеком глубоко благодарным, но и с большим воображением. Это воображение заработало в отношении Сталина, и Булгакову показалось, что под этой опекой он будет всегда. Так не случилось. Хотя, умирая, Михаил Афанасьевич завещал Елене Сергеевне обращаться по поводу печати его произведений именно к Сталину.

Отсюда в спектакле и возникла тема очень смешных рассказов о Сталине. Она даёт дополнительную, ранее не известную характеристику Михаилу Афанасьевичу. В моём спектакле нет самого Булгакова, но есть писатель по фамилии Дымогацкий (он же Жюль Верн, он же Трампазлин) и есть врезки своего рода булгаковских снов или видений, в форме этих рассказов. Писатель и вождь. Думаю, эти врезки будут смешить зал. Это сильное дополнение к спектаклю, касающееся характеристики Булгакова, Сталина, общей атмосферы.

Что же касается темы цензуры, то в нашем решении она оказалась сильно преломлена.

Нам показалось, что театр (в нашем спектакле) идёт на всё или может пойти на всё, ради того, чтобы выжить. Театр вынужден ставить этот самый «Багровый остров» (довольно никчёмную пьесу), вынужден вносить исправления под давлением цензора. И в результате все оказываются счастливы, кроме самого автора, который исковеркал своё произведение в угоду цензуре.

Об этом спектакль — об этой драме театра. О драматическом существовании искусства. И даже не в связи с государством, а в связи с внутренним рабством, которое долго копилось. В этом государстве. В другом нет таких отношений между театром и государством. Мало ли, много, но у нас государство кормит театр, это так. Кормит и время от времени ставит новые задачи. (Лучше, чтобы не ставило никаких, а давало возможность работать, такой период был и пока ещё тянется.)

В данном случае меня интересует поведение театра. Когда возникает счастье театра, печаль театра и так далее.

Вся эта ситуация — фантасмагория. Она предполагается у Булгакова, а я воспринимаю её буквально: в течение часа надо кому-то (главному цензору) показать спектакль по пьесе, никем не прочитанной, никем не поставленной, никому не известной! И несмотря ни на что, в течение часа делается этот спектакль «по пьесе, никем не прочитанной, никем не поставленной, никому не известной». Но тут приходит цензор и говорит: «Не разрешаю». Уму непостижимая коллизия!

Поэтому мы назвали спектакль «Путешествие на Багровый остров» — путешествие к этой пьесе, к этому театру. А жанр — утопия, потому что такого быть не может.

Спектакль получился очень многонаселённым.

Композиционно я бы сравнил его с диорамой. У меня два глаза, я сижу в зале и смотрю спектакль, но действие происходит в шести местах одновременно. Я не успеваю за тремя из них. Переключаю внимание, но теряю три первых. Это уникально. И я надеюсь, моя мысль о том, что зрители смотрят не один спектакль, а каждый — свой, — на этот раз эта мысль обретёт конкретное воплощение.

Одним словом, мы делаем смешное, в меру политичное, в меру культурное дело по возращению булгаковской пьесы и отчасти самого Булгакова.